Разговор с завгубнаробразомВ сентябре 1920 года заведующий губнаробразом вызвал меня к себе и сказал:
— Вот что, брат, я слышал, ты там ругаешься сильно… вот что твоей трудовой школе дали это самое… губсовнархоз…
— Да как же не ругаться? Тут не только заругаешься — взвоешь: какая там трудовая школа? Накурено, грязно! Разве это похоже на школу?
— Да… Для тебя бы это самое: построить новое здание, новые парты поставить, ты бы тогда занимался. Не в зданиях, брат, дело, важно нового человека воспитать, а вы, педагоги, саботируете все: здание не такое, и столы не такие. Нету у вас этого самого вот… огня, знаешь, такого — революционного. Штаны у вас навыпуск!
— У меня как раз не навыпуск.
— Ну, у тебя не навыпуск… Интеллигенты паршивые!.. Вот ищу, ищу, тут такое дело большое: босяков этих самых развелось, мальчишек — по улице пройти нельзя, и по квартирам лазят. Мне говорят: это ваше дело, наробразовское… Ну?
— А что — «ну»?
— Да вот это самое: никто не хочет, кому ни говорю — руками и ногами, зарежут, говорят. Вам бы это кабинетик, книжечки… Очки вон надел…
Я рассмеялся:
— Смотрите, уже и очки помешали!
— Я ж и говорю, вам бы все читать, а если вам живого человека дают, так вы, это самое, зарежет меня живой человек. Интеллигенты!
Завгубнаробразом сердито покалывал меня маленькими черными глазами и из-под ницшевских усов изрыгал хулу на всю нашу педагогическую братию. Но ведь он был неправ, этот завгубнаробразом.
— Вот послушайте меня…
— Ну, что «послушайте»? Ну, что ты можешь такого сказать? Скажешь: вот если бы это самое… как в Америке! Я недавно по этому случаю книжонку прочитал, — подсунули. Реформаторы… или как там, стой! Ага! Реформаториумы. Ну, так этого у нас еще нет. (Реформаториумы — учреждения для перевоспитания несовершеннолетних правонарушителей в некоторых кап странах; детские тюрьмы).
— Нет, вы послушайте меня.
— Ну, слушаю.
— Ведь и до революции с этими босяками справлялись. Были колонии малолетних преступников…
— Это не то, знаешь… До революции это не то.
— Правильно. Значит, нужно нового человека по-новому делать.
— По-новому, это ты верно.
— А никто не знает — как.
— И ты не знаешь?
— И я не знаю.
— А вот у меня это самое… есть такие в губнаробразе, которые знают…
— А за дело браться не хотят.
— Не хотят, сволочи, это ты верно.
— А если я возьмусь, так они меня со света сживут. Что бы я ни сделал, они скажут: не так.
— Скажут стервы, это ты верно.
— А вы им поверите, а не мне.
— Не поверю им, скажу: было б самим браться!
— Ну а если я и в самом деле напутаю?
Завгубнаробразом стукнул кулаком по столу:
— Да что ты мне: напутаю, напутаю! Ну, и напутаешь! Чего ты от меня хочешь? Что я не понимаю, что ли? Путай, а нужно дело делать. Там будет видно. Самое главное, это самое… не какая-нибудь там колония малолетних преступников, а, понимаешь, социальное воспитание… Нам нужен такой человек вот… наш человек! Ты его сделай. Все равно, всем учиться нужно. И ты будешь учиться. Это хорошо, что ты в глаза сказал: не знаю. Ну и хорошо.
— А место есть? Здания все-таки нужны.
— Есть, брат. Шикарное место. Как раз там и была колония малолетних преступников. Недалеко — верст шесть. Хорошо там: лес, поле, коров разведешь…
— А люди?
— А людей я тебе сейчас из кармана выну. Может, тебе еще и автомобиль дать?
— Деньги?..
— Деньги есть. Вот получи.
Он из ящика стола достал пачку.
— Сто пятьдесят миллионов. Это тебе на всякую организацию. ремонт там, мебелишка какая нужна…
— И на коров?
— С коровами подождешь, там стекол нет. А на год смету составишь.
— Неловко так, посмотреть бы не мешало раньше.
— Я уже смотрел… что ж, ты лучше меня увидишь? Поезжай — и все.
— Ну, добре, — сказал я с облегчением, потому что в тот момент ничего страшнее комнат губсовнархоза для меня не было.
— Вот это молодец! — сказал завгубнаробразом. — Действуй! Дело святое!